Eat the beast, keep him in
Take the blame, speak the name

Задним умом понятно: всё началось, когда умер наш дед,

у Перси в глазах ни слезинки, все в горле застряли. «Не больше ста ярдов за три часа, иначе всех оленей в лесу распугаешь», говорит дедов трескучий голос, надкусанный шуршанием усов, в голове — живой. Тот, что мёртвый, забальзамирован и уложен в пошлый чёрно-золотой гроб, лицо вроде то же, а начинка другая. Магнолии не перебивают запах оружейного масла.

Красные, густые, плохие мысли пытаются прочесать череп изнутри. Перси давно понял, что в семье никто не в порядке, любой дебил бы понял, похоронив за год трёх братьев и деда, но Ингремы молчат. В университете, который он выбрал по единственному признаку — максимальной удалённости от Миссисипи — по возвращении с похорон становится только хуже. Зудит голова, чешутся кулаки, зеркало в туалете рябит материнской траурной вуалью, шея подружки подставляется дрожью пульса — он слышит, как её сердце гоняет кровь. Вот бы на неё посмотреть.

Перси ищет повод, чтобы вернуться, выбирает формальный — беспокойство за мать. Стюардесса подмигивает влажным, полумёртвым глазом, сжимает его плечо тощими пальцами, пока никто не видит: «Добро пожаловать домой» — голос низкий и хриплый, чужой, инструкции до этого выдавала совсем другим. Лидия улыбается, глядя на него из-за калитки, по нему скучает или просто так — не признается. Отец в командировке, мать в натопленном до запотевших окон кабинете, причитает на привычном, грею кости, чую приближение смерти. Она его давно чует, как про смерть узнала, так и глядит ей в рот.

На краю ночи Перси слышит, как копошатся деревья в лесу, недавно встревоженном провалом шахты; наспех засыпанная воронка урчит только для самых внимательных — Лидия тоже слышала, но уже давно не придаёт таким вещам значения. Пастор здоровается прочерком улыбки, будто бы виновато опуская глаза. Бедная, бедная семья.

Зло чешется макушка.

Он знает, что должен вернуться на север.

Лидия думает, изучая его лицо за ужином: нос тот же, отцовский, глаза такого же цвета влажного песка, как обычно, тонкие губы от матери, высокий лоб — в старого Перси всё равно не складываются. Переводит взгляд, когда он замечает. Может, эту новую улыбку подхватил где-то на севере и отзеркалил, но это малодушная мысль. Лицо его, но не его.

Перси остаётся.

Лето накрывает город пластиковым пакетом, вся одежда пропитана запахом пота и амбара. Солнце дотягивается щуплыми во мраке руками до его макушки и наконец-то чешет как следует, пока сосредоточенно работают руки. Лидия зачем-то спрашивает: зачем ты поросёнка зарезал? Перси говорит: хотел на кровь посмотреть.

---

Фактологическая сводка: Миссисипи, Оксфорд, население 2000 человек, 1980-е. Американский юг, satanic panic, вайбы альбома Swans из эпиграфа к заявке, Hereditary (у Лидии-Вавилон на внешности Милли Шапиро, идея с демоном Гоэтии оттуда же, но сюжет не об этом) и «Шума и ярости» Фолкнера (частично думаю о Перси как о Квентине: невротичный мальчик, не вписывающийся в каноны маскулинности, достаточно умный, чтобы понять, что на юге и внутри семьи происходит какая-то ебанина, но не справляющийся с тем, чтобы этому противостоять). Вавилон больше про олицетворение города/Америки шутка про загнивающий запад, у нас тут библейский пояс, остро стоящие социальные вопросы, земля перерыта шахтами, сам бог велел обосноваться и украсть что-нибудь из Откровения Иоанна Богослова. В семье когда-то было 7 мальчиков и 1 девочка, но остались только Перси и Лидия; у Лидии свои проблемы в виде дизостоза, мерзкого детства и роли матери всего хтонического и не очень дерьма, а Перси — Данталион, демон с тысячью лиц (можно поменять, особого акцента на это в тексте нет), но несмотря на то, что у заявки мощное настроение сатанинской ебанины, трактовать демонов как злых сущностей, захватывающих чьё-то тело, я не хочу. И Апокалипсис в любом виде выгоден вообще церкви (им только дай добраться до Страшного Суда), так что мы с вами по моим планам мощно пострадаем, натворим плохих дел, но от роли агентов приближения конца света откажемся. Тут много дыр и мало конкретики, чтобы вы заполнили тем, что вам интересно, по запросу офк навалю хедканонов и всяких гадостей (none of these words are in the bible), прошу не отказываться от Доминика Сессы в качестве прототипа, очень хочу его видеть 🙏🏻

Играть интересно как раз всеобщее загнивание и стагнацию, цикл насилия, домашний абьюз, испугался? обосрался, тонкую грань между безумием и реальными проявлениями хтони, моральную панику выдуманных ритуальных убийств восьмидесятых, nature vs. nurture, попытки обретения агентности в заскриптованном давно умершими людьми мире, а ещё что-то, издалека напоминающее инцест, но не совсем оно (снова смотрю на Фолкнера). Без романтизации всего вышеперечисленного (и особенно инцеста) и без страданий ради страданий, как бы это тупо не звучало в контексте заявки с таким багажом жестокости.

Если заинтересовались, жду в личке с любыми текстами (хотелось бы сочетания метафор и движения сюжета, плохо воспринимаю инверсии и чрезмерное форматирование), я игрок нерасторопный, но могу усилиться по первому запросу. Пишу посты по 2-4к символов, делаю графику, фанмиксы, плохо шучу, по запросу спамлю подходящими стихуями и чем только не. Аминь 👺

Most glorious and holy light
Bow before unending night

Это не понарошку и даже не по инерции, он верил, как верят в вещи, усвоенные в детстве, случайно кем-то уроненные и так же невзначай подобранные. О таких не задумываешься, не посвящаешь им времени, они вросли в фон, по которому скользит пустой взгляд. А потом пришла Она.

Взмыленная лошадь, растущая родинка на сгибе локтя отца, лежачая мать, продуваемый ветром и запахом жимолости дом, текущая крыша, незаживающая нога — движение в сплошной статике. Врачом не стал, даже в университет не пошёл, на север перебираться не согласен — как тут бросить всех, кто их подхватит, кто пожалеет. А Перегрину всех жалко, любовь занимает всё пространство сердца и головы, другой бы давно сделал что-то для себя, отрезал ненужное, пришил новое, выучился эгоизму. Это не стагнация. Это сохранение того, что ему досталось.

Она являлась четырём из Гарабандале, миллионам египтян в Зейтуне, глухой из Акиты, детям в Фатиме, Раздавливающая змея, No estoy yo aqui que soy tu Madre?, «не обещаю тебе счастья в этом мире, но в другом». Она появляется на чердаке, среди хлама и голубиного помёта, среди ночи — Перегрин сначала не знает её имени, но чувствует, и обещает приходить каждую ночь. Иногда Она молчит, и есть только свет, тепло, корона, лежащая на Её коленях, запах моря и отчаянно душистый, чистый воздух. Вы ещё можете остановить гнев Отца Небесного.

---

Очень люблю Паапу Эссьеду, но не настаиваю!

Задуманный сеттинг вкратце описан в заявке выше: Миссисипи, 1980е, южная глубинка; святой Перегрин — покровитель онкобольных, ВИЧ-положительных и смертельно/хронически больных. Америку восьмидесятых уничтожает эпидемия СПИДа, в нашем городке разворачивается шото типа конца света, уехать невозможно, быть геем — ещё тяжелее, университеты только недавно начали принимать темнокожих студентов, в общем, набор тем мрачнейший. НО в игре перманентного страдания не хотелось бы, как и не хотелось бы видеть Перегрина безусловно святым потому что мне нужно куда-то вкинуть цитату your generosity conceals something dirtier and meaner. Явления Девы Марии можно толковать по-разному, но конкретно тут хотелось бы обойтись без религиозного бреда и психозов, а задуматься, точно ли это наша царица небесная или происходит какая-то чертовщина 👀 Кто именно разговаривает с Перегрином, что будет предсказывать/подсказывать и какие чудеса организует — придумаем. Персонаж очень пластичный, тут только несколько вводных, чтобы вы могли сочинить всё, что душе угодно, я только поддержу!

Если заинтересовались, жду в личке с любыми текстами (хотелось бы сочетания метафор и движения сюжета, плохо воспринимаю инверсии и чрезмерное форматирование), я игрок нерасторопный, но могу усилиться по первому запросу. Пишу посты по 2-4к символов, делаю графику, фанмиксы, плохо шучу, по запросу спамлю подходящими стихуями и чем только не. Аминь 👺

But you're not haunted by the morning sun
You keep digging 'til the night is over,

Пришитое к рукаву сердце — большое, а голова всё равно злая той хитростью, которой тут быстро учатся. На первой странице школьного альбома сидящую во втором ряду Марен засвечивает солнце, черты лица стёрты, но взгляд исподлобья это не смягчает. Руки сложены между коленей, через неделю — Лидия хорошо помнит — машина Перси пересечёт границу штата, грех они, получается, разделят на троих.

Лидия не спрашивает, почему, от кого и как так получилось, только шутит, что боится автобусов и недавно видела, как Перси дрочит, так что «он сделает вообще всё, что скажу», и Марен почему-то смеётся. «Я сзади сяду», говорит, «он какой-то странный». Они будут долго ехать сквозь зелёное, пустое, снова зелёное, в клинике Лидия будет ждать её в очках, чтобы не пялились, а когда они вернутся в машину, можно будет выдохнуть.

Розовый воздух, проникший вслед за ними в город в тот пасмурный день, заполняет её какой-то пронзительной нежностью, будто стена, отрезающая от внешнего мира, ненадолго истончается, и больше не нужно никого ненавидеть. Марен вообще не разрешает себе ненавидеть.

But it's not here now,
It's the chance of it I hate,
It's a hundred thousand miles off comin' closer everyday.
Лидия хочет смотреть на неё снизу вверх, но не хочет смущать: у неё никогда не было подруг, и школы не было, и прогулок после учёбы, и ровесниц, и бессмысленной лёгкой болтовни, и комиксов, и одолженных шмоток, а потом в её жизни появилась Марен — подошла после службы просто так, Лидия до сих пор не знает, почему, как будто всегда подходила и всегда была. В плохие дни, когда мама начинает пить уже с утра, Лидия думает о том, что однажды Марен уедет из Оксфорда, и в городе никого не останется, и во всём мире никого не будет, и лучше бы они вообще никогда не встречались, чтобы не искать потом эти отголоски рая в пустой уёбищной жизни. Она бы хотела рассказать, что происходит в их доме, но стыд стоит поперёк горла.

У Марен дома тепло и подслеповато, как у бога во рту. Лидия снимает ботинки и ставит у самой двери, долго моет руки, разглядывает мясистые пальцы, коротко стриженные ногти — всю грязь не смыть, но можно попытаться. У Марен дома тепло и подслеповато, будто для них грязи не существует, а из корзинки можно взять любую конфету, даже две можно, а третью сунут в карман, пока никто не видит.

---

В голове две строчки, in heaven everything is fine, you got your good things, and I've got mine и and to know her is to love her. Вся заявка — сплошные вайбы и любовь Лидии, Марен можно придумывать всё, что хотите, полюблю любой 🙏🏻 Общий сеттинг расписала в заявке выше.

Марен, конечно, от Марии, но упрощённо трактовать жену, облечённую в солнце, только как образ церкви или Деву Марию, не хотелось бы. She was pregnant and crying out in the pain and agony of giving birth — беременность как подростковый боди-хоррор, короче, по канону™ она, преследуемая зверем до пустыни, родит ребёнка, которого приберёт Рай, но мы тут ролевой фанфик пишем, а не теологией занимаемся, так что апокалипсис до поры до времени отложен абортом. Вообще святые это интересная тема, для Лидии Марен, конечно, Мадонна с большой буквы и идеализация работает на полную, потому хотелось бы не делать из Марен символ, а докрутить живости, агентности и сделать её самодостаточным актором.

Играть будем дружбу, влюблённость, жвачку и неизбежное столкновение с реальностью в виде абсолютного пиздеца (Лидия, когда розовые очки наконец-то спадут, испугается и разозлится, в какой форме — решим совместно). В идеале на прототипе вижу Тейлор Расселл, но можно поменять на кого-нибудь типа Кирси Клемонс или девчонку похожего типажа.

Если заинтересовались, жду в личке с любыми текстами (хотелось бы сочетания метафор и движения сюжета, плохо воспринимаю инверсии и чрезмерное форматирование), я игрок нерасторопный, но могу усилиться по первому запросу. Пишу посты по 2-4к символов, делаю графику, фанмиксы, плохо шучу, по запросу спамлю подходящими стихуями и чем только не. Аминь 👺