[icon]http://forumstatic.ru/files/0019/e7/78/66605.jpg[/icon][status]death owns me[/status]
прототип: callum turner;
trevor belmont [тревор белмонт] your face is a drinking problem; refugee on a mission; humor as a defense mechanism; probably should see a therapist but they don't exist yet; гордость валахии, мистер улыбка румынии 1476, охотник на дерьмо, гореть будет лучше любой ведьмы, потому что год трезвости по григорианскому календарю пока не наступил, как и григорианский календарь. золотой медалист олимпиады по отрицанию реальности, психологический возраст — 10 лет. |
i'm at glow bowl, in a wet fuck hole
отлучённым от церкви в валахии делать нечего — вы у бога за пазухой, так что налейте пива тем, кому повезло меньше;
тревор хотел бы сохранить в памяти только куцые обрывки воспоминаний о родителях, чтобы складывать из них такие же мутные образы, но он помнит их слишком хорошо. как будто сложно было умереть пораньше — делов-то (мёртвые не спорят). мёртвые стоят вокруг, знаете, как частокол — gotcha! pun intended you bloodsuckers — и взглядом ковыряют родовой герб на груди; пальцы у них мягкие, подгнившие, когда они прикасаются к нему во сне, он просыпается и тянет ноздрями эту вонь, пока воздух в груди не заканчивается (возможно, несёт от него самого или собака насрала под деревом, к которому он привалился на ночь). сложно быть утончённым, когда прошлой ночью тебя выперли из бара — потому что ты позволил, конечно — а в 12 от шока где-то неделю жрал крыс, складывая из кирпичей «все они сдохли». тревору нормально.
белмонты не оставили инструкции на случай своей смерти — поместье и их сокровищница, запаянная плитой, которую всегда открывали за него, не считаются, конечно; у тревора есть своя инструкция: ввязываться в хуйню только по пятницам. сегодня не пятница? mille pardons.
тревор не из разочарованных и грустных — из отлучённых, это отдельный клан, не путайте. отговорку эту он будет жрать до тех пор, пока она не сожрёт его; она щерит зубы и покусывает его мизинец, когда проходит очередная ночь геноцида, когда очередной пьяный мудак что-то пиздит про «элитные семьи», разорившие страну. это про белмонтов, если вы не поняли — ничего, тревор тоже не сразу сообразил, а как сообразил — проставился пивом, в которое нассал в туалете. мы, бельмонты, богатые ребята, для наших людей ничего не жалко. а потом тревор оказался в такой же луже мочи, прикидывающейся дождевой лужей на улице (что произошло между этими двумя событиями, он так и не вспомнил).
великий, мудрый народ валахии, вечной жизни тебе! и ещё, может быть, чумы. что-то про чуму и дома вообще напишут позже, спросите алукарда, он у нас по книгам.
тревор мог бы быть несчастным и незабывающим, знаете, из тех бедняг, что прокручивают в голове все горести снова и снова, сгрызают своё мясо с костей, а потом гремят ими, когда в пабе пиво проливается из глотки в пустоту; глаза, заплывшие тоской, истории, занывшие тоской, руки, тоскующие мозолями. тревор совсем не такой, просто не помнит, чем занимался до грешита (не говорите сифе, что и половину событий в самом грешите он тоже не помнит).
румыния! воспой своих героев!
в детстве тревору читали сказки из книжек с мерзкими картинками; знаете, обыкновенная эта муть — если будешь плохо себя вести, злой дядя-вампир переломит тебе позвоночник. если будешь плохо себя вести, эльфы заберут тебя в страну, из которой никогда не вернёшься. если будешь плохо себя вести, всю твою семью вырежут к хуям. если будешь плохо себя вести, останешься один, будешь помнить обо всём один, и даже вернуться к себе домой не сможешь.
тревор — непослушный ребёнок.
тревор записался в ряды повстанцев, шире шаг, прощелыги! дружина тех, кому на всё плевать — вы ни с кем их не спутаете, они шагают друг за другом, наступая аккуратно в отпечатки чужих подошв; зачем выдумывать что-то новое, если и до тебя всем было похуй. белмонту не поспеть за сифой — трава под её сандалиями не сгибается к земле, а адриану вообще не нужно ходить. тревор пробирается за ними наощупь (если честно, думает, что топчется понапрасну); шаги у него неправильные, тяжёлые, там, где сифа пройдёт, вырастут цветы и ещё чёрт знает какое дерьмо, может, солнце целует её в макушку — бог с ним, даже адриан может ходить под солнцем (КАКАЯ ИРОНИЯ). ладно, ладно, не всё потеряно,
знаете, что самое смешное? потом мы с сифой умрём, а парящая белокурая принцесса останется одна. господи, поскорее бы сдохнуть, жаль только, что выражение лица адриана мы не увидим. ты придёшь к нам на похороны, цепеш? хорошо, что нас не закопают на церковном кладбище, сможем попрощаться. РУМЫНИЯ, ВОСПОЙ СВОИХ ГЕРОЕВ.
tell the princess eat shit and die
The blade that I had dreamed, efficient and quick
As it cut into my thigh, cleaning a gangrened
Wound infected to the bone, seemed poised
Above my throat.
Помножить зелёный на красный - втереть в открытую рваную рану, смочить слюной (освежить цвет), влезть солёными от пота пальцами, всковырнуть - и получится оттенок влажной земли, захваченной в жадную пригоршню. Цвет дерьма, сложенного из непростительных: одно для чужой смерти, другое для собственного наказания.
Роланд впервые испробовал Аваду на сонных насекомых, лениво ползающих в тёплом углу (второй этаж особняка, невостребованные двери). Он хотел бы сказать, что это непростительно и бессмысленно, но это не так. Не хотел бы.
Роланд впервые испробовал Круциатус на себе, ожесточённо ползающем по ледяному полу (приливающая к мозгу боль, собственная квартира). Он хотел бы сказать, что это непростительно и бессмысленно, но это не так. Не хотел бы.Роланд закатывает рукав рубашки и слепо шарит рукой в мыслях Марты, пытаясь отыскать там
свидетельство изменыто же тусклое разочарование, что смыкает руки на его горле после убийства. Разочарование выскальзывает из пальцев, не отзывается ни на одну из кличек, ничем не обнаруживает себя - и обнимает его лишь крепче, делая ещё более жалким, просовывая язык в самое ухо, нашёптывая самые отвратительные из слов. Гиллеспи мерзко от объятий, ночи после убийства, Марты, вони горелой кожи и самого себя.Напарник Эйдена (имя Роланд бережно вырезал лоскутом - не имеет значения) сгорает быстро, напоследок перемалывая темноту белками закатившихся глаз. Истлевший, быстро развеянный обыкновенным сухим ветром, сгорает быстро; недостаточно быстро для того, чтобы Роланд не запомнил лопающиеся на руках пузыри и запах, заливающий голову до краёв. Гиллеспи не жаль - получи он приказ на уничтожение, тяжести в голове не осталось бы. Но приказа не было.
И тела не осталось. Осталась вонь.
На то, чтобы отрефлексировать перемену и перестроиться под неё, вживить имплантом и отрезать лишнее, времени нет - время есть лишь на то, чтобы тупой болью отучить тело быстро реагировать на раздражитель. Как примитивно.
Во время следующей встречиЭбигейлМарта вновь разыгрывает пустой бланк из дежурных вопросов; Роланд отвечает сухой улыбкой и выпотрошенными ответами - пустыми, ненужными - в постскриптуме указывая место встречи. Роланд думал, что издевательством были зияющие глазницы разлинованной формы - как прошла неделя? как Матильда? как ты? - он вдавливал в них яблоки из раза в раз: хрустящие, зелёные, подмятые и припухшие гноем с одной стороны, гремящие в железной миске, которую весь этот год пришлось таскать с собой (такой же рудимент, как и деланное семейное участие). Семья не выплюнет тебя - эта не выплюнет, как ни старайся - ритуалы стоит приберечь для работы (посыпать сахаром, выпустить сок, запечь в шкурке).Роланд думал, что эта приторная слякоть была издевательством, но издевательством обернулись следующие встречи.
Марта не приходит - Роланд разглядывает плохо вымытый стакан, царапает ногтем мыльные разводы, погружает взгляд поглубже (ближе к серым хлопьям осадка). Обрубленные концы бессилия, задающего вопросы, необходимо прижечь: как прошла неделя? (какие новости?) как ты? (как все вы?) как семья? (ха); каленым углём нужно пройтись до конца - до прочерка напротив что ты делала всю эту неделю - оставить до следующего четверга, а любопытство заморить голодом.
Без еды, без воды, без солнца и света, без тепла и намёка на участие - всё бросить в каменный мешок и запереть до четверга.В каменный мешок Роланд заглядывает сегодня - Эбигейл сидит в притихшем полумраке, разбавленном ропотом не-магов - что ты делала всю эту неделю (помноженное на два, выселенное на черепную периферию, охладевшее за четырнадцать промозглых дней) лежит в углу практически неподвижно; Роланд понимает: свидетельство измены искать не обязательно, рубить головы гонцам с вестями о предательстве не нужно - достаточно отсечь то, что не вписывается в оговоренную окружность.
В окружность не вписывается Эбигейл - повторный глоток оборотного зелья Марте приказано не принимать. Приказы принимают форму необходимости: не нужно, не стоит, следует, не разочаровывай меня.
Заледеневшее тело вопросов оттаивает и скребётся в районе висков, когда Роланд замечает смазанность жестов: сквозь черты Эбигейл проступает Марта - иллюзорное, кажущееся, зелья хватит ещё на полчаса, а Роланд уже видит, как на поверхность всплывает её зацикленность и нервозность.
Отсечь.Последние минуты истлевают, калькуляция безупречна - попросить счёт, улыбнуться бармену, провести рукой по плечам (Роланда передёргивает так, будто трогают его), сжать локоть, вновь улыбнуться (забота, не более), вывести на улицу (из соображений безопасности), оглядеться по сторонам. Пусто (проверено заранее).
- Марта, Эбигейл, какая разница.
Вопросительные знаки прыгают перед глазами, царапают ногтями стены каменного мешка, оставляют багряные разводы,
- Я был слишком мягок? Я дал понять, что мы друзья и обернём всё в милую шутку?
Роланд улыбается,
- Я помогу себе сам, Марта, будь добра, - закатывает рукав, - помоги и ты себе.
