[icon]http://forumupload.ru/uploads/0019/e7/0f/2/456877.jpg[/icon][lz]лиса на воротнике пальто чувствует белое горло[/lz]
прототип: лукерья ильяшенко;
lisa patrikeevna [лиса патрикеевна] арт-дилер; лентяйка по призванию, труженица по велению жестокого капиталистического мира; «вот рождаются люди, которые могут в себе смешивать и возможность дать кому-то хорошенько в ебало, и петь сладким голосом под бит» |
[Бридж] (Но мне надо, но мне надо!) |
К пяти утра распахивает объятия Москва тусовочная — её тело, под завязку набитое жизнью, утомлённо стекает из улиц в жёлтые машины, и тех, кто едет домой после всего лишь одной ночи, в этом доме не жалуют. Лиса затягивается, впервые разглядывая спрыгнувших с их поезда веселья людей при свете пока не дня, но всего лишь утра, и не узнаёт их. Наверное, они пришли в первый раз — и сразу проиграли в этой подводной лодке. Новые лица задерживаются всё реже. Телефон на всякий случай напоминает о рабочей встрече — это только сейчас кажется, что до неё целых два дня, время на этих вечеринках хитрее самой Лисы.
Иногда она, как и все, устаёт от самой себя и сооружает виток в новую жизнь: заводит соседку, чтобы было кому по пятничным вечерам сливать яркую, но по-прежнему сомнительную жизнь как она есть, помогает бедным художникам стать чуть менее бедными, вывозит в приюты мешки ненужных вещей — всё это Лиса делает с душой, но без наивной надежды на исправление. Рано или поздно очередному пучеглазому бизнесмену подсунут подделку, соседка съедет, устав разгадывать суть таинственных людей, отсыпающихся по 48 часов прямо на кухне, а ворох новых знакомств, которым наобещали долгое совместное будущее, разбредётся кто куда, заебавшись смотреть на непрочитанные сообщения в телеграме.
Живёт она будто бы понарошку, зато, как сказали на презентации книги «Овсянки» — единственный раз, когда Лиса пришла на светское мероприятие слишком трезвой — «редкий пример того, насколько ёмкой, сверхплотной и поэтичной может быть сегодня русскоязычная короткая проза». «Жизнь — это сборник остроумных рассказов», сказала она тогда думая не дольше секунды, с той же уверенностью, которой приправляют максимально общие фразы, расходящиеся по аннотациям. Собеседник не менее сосредоточенно кивнул, нахмурив брови, и так Лиса поняла, что случайно спизданула абсолютную правду.
накормлю тебя кровью и земляными червями, в дождливые дни будешь извиваться, как существо, не способное осознать отсечение головы
на вопрос «когда в последний раз такое было» ответить не может (скорее всего, никогда); раздражение торчит из кощея как нож — доставать не стоит, а потрогать всё-таки интересно, вот марья возвращается домой и трогает, для этого буквально ничего делать не нужно, можно просто попасться на глаза, не обязательно даже своим телом — ложка подойдёт, суп из банки подойдёт, соседский голос, облако пыли, телефонная трель, забытая в нутре холодильника консерва. тут раздражается уже сама марья, но потихонечку, снисходительно — так гостям указывают на мелкие проёбы, но великодушно.
кощей с собой, кажется, принёс с собой какой-то тоненький, но различимый запах, и он теперь забивает всю кухню, даже выбитые стёкла не помогают; марья внимательно слушает, подсчитывая, сколько крошек собрала голыми пятками, делать ей почти что нечего — передышка между работой и работой, вроде бы можно подумать о чём-нибудь, притормозить, но куда останавливаться, когда рядом разворачивается такое. чужой рот протекает заливистой речью, поскрипывает, причмокивает — развернуться и уйти надолго нет сил, вернее, силы воли нет, это она давно про себя поняла.
стенает он по вечерам, будто говорит я никогда не закончусь; согнутая ложка в раковине похожа на змеиный труп — марья удивляется, в сохлом старике силы ещё предостаточно, снова успела обмануться. ярость всех греет и ко всем беспощадна, это тоже приятно — и видеть кощея злым, и перестать различать слова, может, он тоже их уже не разделяет, а просто выплёвывает мысли как есть — урчащим змеиным комом, без фильтрации, фильтры инновационной системы очистки в этом районе ещё впарить не успели.
сегодня она думает: забавно, если вернусь, а он нашёл себе новые уши — свесился с балкона и пускал ртом крики, пока на них не приманился кто-то свежий, наивный, лощёный, как освобождённая от целлофана губка; вернусь, а он уже пять часов как вещает забытым радио, в чашке плавают чужие бычки,
но нет, марья возвращается — бычки знакомые, новых тел нет, кощей за время отсутствия, возможно, потрогал ту самую розетку, к которой лучше не приближаться, и набрался сил, волосы подозрительно топорщатся.— ты завёлся, — она тоскливо ковыряет карман, крикет не обнаружен, — ещё быстрее, чем вчера.
такими темпами, хочет добавить марья, ярость испугается и бросит тебя, будешь лежать, дырявя взглядом потолок, пока тоске не надоест поджирать твоё тело.в магазине у дома закончились сразу все нормальные сигареты — так кощеи возвращаются в россию и губят всё хорошее, доедая приемлемое; марья ковыряет ушибленным ногтем ментоловый вог, хуже было только в девяносто девятом.
— ну, было же там что-то хорошее, — слова пустые, но не бессмысленные, какие подбрасывать кощею — разницы нет, это она тоже поняла. — что-нибудь?
