Will she sing that e minor hymn? For those of us who sin?
Сработало? Не сработало? Кажется, Эли не может ни летать, ни читать чужие головы, ни двигать предметы силой мысли; ни Супермена, ни Бэтмена — в конце концов, Кристофер Рив упадёт с лошади и сломает шейные позвонки, следующие десять лет проведя в уютном кресле. Несите Эли лошадь — он готов. Машина мягко продвигается по дороге, проглатывая спрятанные в лужи ямы, и ему хочется большей достоверности: заноса на повороте, встряски, пробуждения от полудрёмы; Эли смотрит в окно пустым взглядом, слизывая сетчаткой ровнейшие ряды деревьев и прямейшие лучи солнца, чем ближе к дому Вейлов — тем больше синевы над головой. Когда они отъезжали от кампуса, тучи нависали над самой макушкой, и Эли представляет огромные машины для разгона облаков, купленные Виктором, который даже не любит солнце. Мысль глупейшая, но возвращается сразу же, как они оказываются у двухметровых ворот — Эли задирает голову, пытаясь прикинуть размер территории. Он готов к треугольным кустам, вычищенным дорожкам и выбеленной траве, прислуге, не оставляющей тени на гравии, и фонтане, журчащем в установленной пятничным порядком тональности. Может, вода бесшумна. Бесплотна. Смотря за что заплатить. Ни дать ни взять чёрно-белый Мариенбад*.

Всё оказывается скромнее, и ему почти жаль: ни вылепленных по вейлову образу и подобию бюстов, ни зловещего особняка в духе Дюморье (Эли хмурится, пытаясь понять, откуда лезут такие ожидания — точно не от Виктора и его водолазок оттенков, которые глаз Эли даже не фиксирует). На первом этаже пахнет пустотой и пылью вроде тех, что покрывают ненужные пространства: когда он проводит пальцем по перилам, следа не остаётся. Из звуков — разве что ветер, лениво расчёсывающий кроны деревьев, и приглушённые птичьи трели, но для того, чтобы их расслышать, нужно напрячь слух. Эли не слышал такой тишины, кажется, с самого детства, и не может понять, насколько это его нервирует. Виктор говорил, что на добрый десяток километров вокруг нет ни души, и Эли поначалу ему не поверил — городскую привычку плотно забивать пространство телами ничем не вытравить, прыгая по бесконечным приёмным семьям — особенно.
— Тут очень тихо.

Эли изучает библиотеку, собранную, очевидно, просто так, потому что нужно, потому что могли — он почти представляет, как Вейлы поручают кому-то закупить собрания сочинений ну хоть кого-нибудь, чтобы не выбивалось из комнатной гаммы, чтобы в комнате для отдыха взгляд, падающий на полки, отдыхал, чтобы интерьер не кусался шероховатостями. Когда попадается что-то интересное, Эли улыбается, представляя себе тираж: сколько экземпляров издатель планировал сразу разослать по загородным домам (может, есть какая-то ежегодная подписка, по которой тебе каждый январь высылают тома определённых цветов?). Дом проглатывает звуки, ковры — шаги, и Виктора Эли довольно быстро теряет из виду, а потом уходит прогуляться и на какое-то время забывает о существовании дома.

Он постоянно натыкается на мысль об усталости, но не ощущает её, и непривычная лёгкость в теле утяжеляет голову; накануне он выпил больше бутылки виски и не почувствовал практически ничего, когда лёг спать — проснулся будто бы ещё свежее, чем вчера, и задумался об этом только тогда, когда Виктор зашелестел блистером каких-то таблеток. Эли смотрел на него и ощущал себя восхитительно полым, свободным от боли и переживаний, но восторг выветрился за несколько секунд, оставив лишь непонятную тоску. Это лучше альтернатив. Он пытается воззвать к тому ощущению — хоть к какому-нибудь — на пути к озеру (Виктор махнул рукой в неопределённом направлении, и меньше всего Эли хотелось, чтобы его провожали), проваливается поглубже в мысли и спотыкается, зацепившись ногой о выступающий корень дерева. Ладонь саднит, но как-то приглушённо, и Эли поднимает руку, ожидая увидеть царапину, но видит лишь кровь и грязь. Ткань брюк у правого колена краснеет, но ни ран, ни ссадин он не обнаруживает и там, спустя несколько секунд понимая, что боли отчего-то тоже нет. Может, Вейлы выкрашивают деревья в неожиданные цвета (листву, корни, кору) — он легко может представить новую книгу о важности цветовых решений леса. Догадки жгутся.

— Виктор! — Эли заходит в дом громко и голос повышает до непривычных высот, дыхание сбилось — до особняка он бежал так, будто сдавал выдуманный школьный норматив. Догадки жгутся.
Столовый нож подойдёт — чем тупее, тем лучше (природа этой мысли ему до конца не ясна): для того, чтобы сделать надрез, приходится чиркать по ладони, будто спичкой по боковой поверхности влажного коробка — ни огня, ни крови. Скуденькая рана затягивается, не проронив ни капли, и Эли начинает злиться, пытаясь вспомнить, в какой из комнат он оставил свою сумку (с нормальным ножом, который нормально режет).
— Виктор! Мне нужно тебе кое-что показать.
Нормальный нож нормально режет, порез затягивается, не успев как следует разойтись.