дакен всегда знает, что они хотят услышать: x не твоя вина, за y не стоит стыдиться, z обязательно получится, «я верю в тебя, ты сможешь». ты сильный, ты справишься. n непроходимый уёбок. ты должна себя ценить, нельзя позволять так с собой обращаться. не требуй от себя слишком многого. нужно отдыхать. конечно же нормально ничего не делать, тебе нужно время.
слова поддержки — простейшие уравнения, скучные, как выдохшаяся жвачка. дакен катает на языке безвкусные одинаковые слова, и каждый раз эти слова работают, хотя он в душе не ебёт, какие там были переменные (не слушал, конечно). его раздражают моменты откровений — а такие часто случаются, пока он заставляет людей чувствовать себя защищённо. дакен улыбается: никому не раскрою твой секрет. да и не запомню.

дакен любит лесть — простейшая игра, встроенная во флирт, и работает безотказно. дакену нет дела до того, что ему врут, дакену нравятся отвлечённые разговоры (погода, политика, что угодно, только не твои бывшие, солнышко). раздражение, как гнойный нарыв, лопается, стоит кому-то всё перепутать и привлечь искренность; слушать о тревогах бесит, проблемы не стоят нихуя, и почти никогда дакен не видит в них ничего знакомого (и не стоит, ложное ощущение связи — пустая плесень, цветёт в чьей-то черепной коробке и заставляет думать, будто кто-то в нём распознал что-то знакомое). от плесени сложно избавиться, от человека — проще. очень удобно, попробуйте.
ничего узнаваемого. ничего стоящего. ничего действительно понятного. ничего такого, что откликнулось бы хоть немного. не сказать, что он это действительно ищет.

все теперь жертвы, признавать свою слабость равно узнавать врага в лицо; теперь с людьми носятся, как с писаными торбами, записываются на терапию, глотают таблетки, разговаривают об отношениях с родителями, листают медицинские справочники. где старое доброе презрение? все недостаточно себя ненавидят, думает дакен; делают себе скидки и одолжения, помогают сидеть в дерьме, придумывают способы не уничтожить тревогу, а её обойти по касательной — а стоило бы туда нырнуть, да? дакен смутно помнит, каково это (ни к чему держать в голове то, что ушло полвека назад), страх давно истончился, сменившись механическим возбуждением и периодической тошнотой.

нет, правда, попробуйте себя возненавидеть. это помогает.
под рукой только ярость.

люди неправильно себя любят: эта любовь превращает их в слабых, эта любовь пестует слабость — сначала пробуешь на вкус, потом втягиваешься, спустя какое-то время не можешь от неё отказаться. эту любовь несут перед собой, словно флаг, машут им с гордостью — кто в своём уме признается, что он в чём-то неполноценен? обнаружил слабость — уничтожь, а не показывай другим.

конечно же это не твоя вина. я в тебя верю, ты обязательно справишься. полежи ещё.
можешь вообще не вставать.

Put a needle in the cheek so you turn the other one

Раньше Дакен часто думал о том, когда уже время отберёт у Логана его главное преимущество; успеть Дакену определённо нужно было до этого, чтобы не радоваться победе над чужой старостью. Доказать что-то нужно было то ли Ромулусу, то ли себе, то ли кому-то ещё, наблюдающему со стороны скрупулёзно и беспощадно; внутренний голос обращался во внешний, достаточно настойчивый и громкий, чтобы будить по ночам. Ромулуса не стало, свежие события налипли на тело, потребность никуда не исчезла. Дакен был уверен, что никто другой смерти Логана не достоин, Дакен представлял, как похоронит то, что останется от отца — и как это будет правильно и красиво.

Логан выплёвывает слова — живой, целый, не дряхлеющий. Дакену всё равно хочется, чтобы всё это — от Мадрипура до протёртого дивана и бутылки воды — оказалось предсмертной агонией, затянувшимся трипом; хочется не из желания смерти (оно как раз прошло, но не нашло себе достойной замены), а из-за отсутствия плана. Об отце он старался не думать, как не пускают в голову мысли о том, к чему ты не готов. Логан — бесконечное «завтра». Ни пережить, ни оставить.

Когда Дакен вернулся на Мадрипур, Тайгер оказалась вакантным местом. Раньше через неё можно было перешагнуть, убить, в общем-то, тоже, но стоило обнаружить пропажу — и былого злорадства не оказалось. Дакену кажется, если Логан умрёт сейчас, он почувствует не радость, а что-нибудь вроде сожаления. Всё красивое, эффектное и блестящее разом потускнело (и последние годы, и неоновые огни, и мысли мести, и просто мысли). В Лос-Анджелесе было весело, пока не стало никак.
— Уволили из иксменов? Дауншифтинг тебе к лицу. — Дакен подмигивает по инерции, щерит улыбку и показывает палец вверх.

Логан тоже кажется выдохшимся, как подъёб, выплюнутый по привычке. Нет былого огня — может, остался на западном побережье. Дакен пытается вспомнить последние секунды до смерти, которой не случилось, и выражение лица отца. Выходит хреново.

— Я польщён, но открытых вакансий нет. И Тайгер тоже нет. Так что говорить или со мной, или за дверью, — лицо переплавляется в скучающее, будто всё идёт именно так, как он планировал. — Слушаю очень внимательно.

Не чувствовать ненависти, оказывается, тоже приятно. Немного неловко, впрочем. Дакен напрягается по старой привычке, хотя от Логана не пахнет ни враждебностью, ни злостью (может быть, обоняние снова сбоит). Усталостью зато воняет везде.

[icon]http://forumstatic.ru/files/0019/e7/0f/12517.jpg[/icon]— marvel —

laura kinney [лариса]
мутантка, героиня, комсомолка, красавица, куница

[icon]http://forumstatic.ru/files/0019/e7/0f/30168.jpg[/icon]

Есть непреложные истины: бридж Politics of Dancing — лучшее, что случилось с нью вейвом в 80ые, хроместезия — дар и проклятие Стравинского, новые коллекции Gucci — куча навоза, Росомаха — мудак. Дуб - дерево, роза — цветок, от Дакена не ожидаешь чтения Набокова, но вот как-то так. Не стоит, в принципе, вообще чего-либо ожидать — так будет лучше для всех.
(но важнее, то, что лучше для него)

В голове каша: обрывки слов, воспоминаний, заданий Ромулуса, повезёт — ухватишь какое-нибудь ощущение, но каждое событие на следующий день становится бесцветным. Дакен не знает ничего, кроме ненависти, и она даёт сил больше, чем что-либо ещё, и такие вещи не нужно проверять, их либо чувствуешь, либо заучиваешь наизусть — как в детстве, например. Потом можешь научить этому остальных, тех, кому не повезло не знать; когда отец предлагает всё исправить, Дакену смешно, и дело не в точках невозврата или вымышленных грехах, а в том, что вне пространства Дакена ничего нет.

В Лос-Анджелесе ему показалось, что жизнь впервые сжала челюсти как следует — и он был к этому готов, он этого ждал и впервые за почти сотню лет собирался разжать пасть, сомкнутую на чужой глотке; это должно было быть навсегда, думает Дакен, когда люди умирают — они умирают по-настоящему, Джонни. Неоновые вывески слились в сплошной поток света, режущий глаза, цвета смешались, в последний — последний, блять — раз обрели звук, вес, плотность, огонь жёг ресницы, Логан стоял рядом, но ничего из этого Дакен уже на самом деле не чувствовал, превратившись в предвкушение взрыва и ожидание смерти, и его снова наебали.

Его ДНК можно собирать по всему Лос-Анджелесу, каждый ошмёток плоти — с витрин, окон, фонарей, лица отца, асфальта, может быть, солнца (на побережье его наверняка заменили на шар, висящий над городом куда ниже настоящей звезды, потому что Лос-Анджелес — доступное развлечение и упрощённая декорация). Первым вернулось ощущение времени, если точнее, его растянутости, ебучей относительности — пока остеобласты трудятся, наращивая костную ткань, Дакен буквально ощущает каждую клетку, и если раньше ему казалось, что ближе всего к жизни он в момент трипа на третьем колесе, то теперь точно знает: это было не оно. Концепт минут и дней ещё не вернулся, потому Дакен немножечко сходит с ума, ощущая и тело, и боль, и жизнь, но у этого нет ни конца, ни начала, и если раньше он думал, что понимает, что значит бесконечность, то теперь бесконечность пришла и выебала его в голову.

Взрыв, кажется, отобрал у него несколько целей (мысль смелая, требует доработки); на Мадрипуре он вспоминает, что значит чего-то хотеть — не по привычке, а так, как нужно. Как нужно — это до отчётливых снов с одинаковым сюжетом, до зуда в голове, до готовности шагнуть в следующий взрыв. Первой возвращается ярость, и приходит она немного нелепо и бессмысленно — без цели ярость превращается в утомительный аффект, и Дакен просто злится; когда не может понять, куда идти дальше — злится ещё больше. На сотом круге рефлексии без какого-либо выхлопа наконец-то происходит чудо.

Умиротворение — на удивление не пустое — заполняет его, и Дакен долго думает о том, что не стоит вестись на чужие фантазии; он напоминает себе, что мечты Ксавье всегда казались бесплодными, ироничными, будто всему миру было смешно смотреть на эту глупость, и Дакен, конечно, смеялся со всеми. Он ничего не чувствует, думая о Геноше — его там не было, и с мутантами его ничего не связывает. Мир сходит с ума, выплёвывая новостные заголовки один за другим, и если Мадрипур и Нью-Йорк кажутся чем-то вечным, то Кракоа — видение зарождающегося Израиля, хрупкого и призрачного; если Лора и Габи соорудят себе там дом, Дакену тоже придётся (не смириться, а ухватиться за что-то ценное, настолько ценное, что место будет действительно неприятно терять). Он справляется с этим так же, как и со всем — попыткой обесценить, но рядом с Лорой — беззлобно.

IF YOU ARE RATCHET AND YOU KNOW IT AND YOU REALLY WANNA SHOW IT CLAP YOUR HANDS

YOU MIGHT THINK HE LOVES YOU FOR YOUR MONEY BUT I KNOW WHAT HE REALLY LOVES YOU FOR
IT'S YOUR BRAND NEW LEOPARD SKIN PILLBOX HAT