[nick]Eli Ever[/nick][status]don't cardale me[/status][icon]http://forumstatic.ru/files/0019/e7/0f/99602.jpg[/icon][sign]"Think as I think," said a man,
"Or you are abominably wicked;
You are a toad."[/sign][fandom]villains[/fandom][char]Эли Эвер[/char][lz]it was wrong to do this, said the angel. you should live like a flower, holding malice like a puppy, waging war like a lambkin.[/lz]
прототип: mathias lauridsen;
eliot "eli" КТО ТАКОЙ ЭЛИ ЭВЕР? ЭЛИ ЭВЕР — ГЕРОЙ. |
Эли Эверу — герою, кстати — не нравится убивать. Эли Эвер не думает, что у него нет выбора, что эту работу больше некому выполнять или что Бог прощает ему каждое убийство; Эли вверяет свою жизнь в Его руки сотни и тысячи раз, и всегда Бог выплёвывает Эли назад, словно безвкусную косточку, такую, из которой больше ничего не вырастет, как глубоко её ни закопай и какую почву ни выбери. Бог не говорит ему «нет», и вообще ничего не говорит, только слушает и молчит, слушает и молчит. Наверное, если бы Он был против, Эли давно бы уже умер. Но Бог не против. Наверное.
Элиот Кардейл — пустой шаблон, коллекция улыбок, вырезанных из журналов и телепередач, пошитый на заказ костюм; всё вокруг — уравнение, и он тоже всегда вокруг, всегда за скобками. Если не умножить, то хотя бы поделить — общую боль, общую грязь — Эли видит её, всегда видел, и между общей помойкой и его мусорным ведром всегда была пропасть, и в его смерти была только одна проблема. Когда родился Эли Эвер, ничего живого в мир не пришло; когда умер Элиот Кардейл, ничего живого из мира не ушло, потому что Эли никогда не был жив. Он догадывался об этом и раньше, никогда не соприкасаясь с живыми, а потом вроде бы умер — даже говорить неловко, потому что смертью это не стало. Эли видел, как устроено всё вокруг, решал все уравнения, которые другим даже не приходилось решать (они просто знали: живые живут рефлекторно, а мёртвые вроде него — научением).
Целый день думал про
шаблоны, схемы, бога и цветы.
И то, во что кажется невозможным верить,
ярость по цене 3.99.
В той ванне со льдом не произошло ровным счётом ничего, и каждый раз, когда Эли устраняет из мира ошибку (будем говорить не «убивает», а «устраняет»), он думает о том, что у других экстраординарных забрали и опорочили, а у него самого не выдрали, потому что у пустоты нечего забирать — её можно увеличить или уменьшить, и клиническая смерть её просто умножила. Проблема в том, что Эли не умер.
Проблема в том, что умирать оказалось некому.
Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек. Эли Эвер — не плохой человек.
Эли нужно придумывать самого себя по утрам, брать новое имя — на этот раз настоящее, проводить ежедневные осмотры (вдруг ожил, вдруг обрёл связь), надевать лица и запоминать схемы (те схемы, которых на самом деле в реальной жизни не существует). Может быть, не стоит жить вечно, если ты не живёшь; запоминают живых, запоминают громких, запоминают видимых — что же, Эли Эвера вы обязательно увидите и услышите, обязательно запомните.
Эли Эвер будет жить хотя бы в чужой памяти.
И говорит, люби их толпы, ровные ряды. И чем ровнее,
тем ты точечней люби.
А то от ярости отправишься
во гнев.
Оберегай абстрактные симптомы,
Что движутся до смерти над людьми —Сифа три дня назад наказала в дороге есть и не делать глупостей — Тревор опускает тело сна в спирт, чтобы простерилизовать за все дни их совместной дороги (такая скучная, что с ним будет от одной кружки?), и наконец-то засыпает. Возвращение к замку
ДракулыАлукарда — череда из долгожданного отдыха (отключения мыслей, головы и — наконец-то — тела) и попыток взвесить на ладони геройство (тяжеловато). Вокруг шумно, грязно, несчастно — до последнего времени несчастности Тревор не замечал, или делал вид, будто не замечает; нищета злобно шипит в уши, крутится с окороком, больше похожим на человеческое бедро, стекает потом и трижды воскрешённым воском на стол. Тревор не герой — до 12 ещё может быть, неделю в прошлом месяце уж точно — но не сейчас, не один, не после смерти Дракулы; когда Цепеш убивает отца, Белмонт на долю секунды ощущает нужность и священный трепет, и отголосок этого пытается нащупать неделю.Со всеми существами той семьи
Заболевают пальцы невесомы.Сифа три дня назад наказала в дороге есть и не делать глупостей — разумнее Тревор вёл себя только до их знакомства. Он не успевает за ними, не чувствует жалости, не оставляет в тавернах лишние монеты (иногда не оставляет вовсе), не терпит, не ждёт, ни по кому не тоскует, не взывает даже к самому милосердному богу, не натягивает вежливость на лицо, не подбирает слова, выплёвываемые изо рта, а чаще не плюётся ими вообще, не делится едой и ничем, не смотрит на солнце, не засыпает в чистой одежде, не приносит извинения, не следит за временем, не засыпает трезвым, потому что иначе вообще не засыпает, не выполняет обещания и ещё чаще их не даёт, не подкармливает дворовое зверьё, не обращает внимания на мольбы, не вспоминает о семье, ни по кому не скучает, не улыбается детям и старикам. Тревор ничего из этого не делает — Сифа и Адриан превращают его в того, кем он мог бы быть, но не является.
[...] тревору снится мощёный черепами склеп это все кого убили мы говорит сифа улыбаясь великодушно и пусто — это все кого мы убьём говорит адриан скорбная валахийская слеза стекает с его лица как с обрубка свечи — это все мы говорит тревор или ничего не говорит он хотел промолчать но адриан с сифой смотрят на него и сгущают руками мрак пока он не скажет хоть что-нибудь тревор хочет сказать отъебитесь вы ошиблись и опоздали на восемь лет но кажется они слышат не это и вообще ничего не слышат — посмотрите пожалуйста на белмонта и то что от него осталось и догорает и завалите ебала мы стараемся как можем а если не можем значит уже слишком много старались — тени густые уже как мазь которой мать обрабатывала раны отца а адриан с сифой смеются и засовывают тревору руки в межрёберье чтобы случайно опустить сердце куда-то не туда зато смотри тревор оно есть ты неправ тревор мы всё видим [...] придурки
Сон будет запечатан где-то в утреннем похмелье, скатится ассоциативно в «Адриан — ублюдок свечи» и «Сифа щупает сердце в груди»; Тревор будет возвращаться к образам, пока они не вычерпают сами себя дырявой ложкой к концу дня и не подкрепятся кружкой какой-то мочи — до замка не больше получаса, принцесса ждала неделю, подождёт и ещё полчаса. Всё вокруг так же шумно, грязно и несчастно, а ещё злобно и горячо; чужие разговоры пробираются ему в уши, как бы он ни старался не слушать: то ли в округе кто-то безумный опять кого-то режет, то ли резал, то ли начнёт резать — Тревор не слушает, пока из полудрёмы его не вырежет леской слово «вампир», и Белмонт достаёт из мочки его, как крючок, чтобы не дай бог не попасться на внимании и интересе. Они пытались сжечь замок — мысль буксирует на входе, потому что ни Адриан, ни камень гореть не могут, если Тревор хоть что-то понимает в блондинках и камнях.
Поместье он чует носом не потому, что оно пахнет жаром, бедняцкой злобой и отвращением, не из-за гари или жжёного моха — просто чует, как бы ни давил это дерьмо в груди, просто знает (не помнит, знает), куда идти. Тревор держит эту мысль в уме, хотя над бывшим домом в небо теперь целится огромный замок, который заметить и найти проще, чем отвергаемую тоску — хорошо, что Тревор на случай приступов нежности наполнил флягу (возможно, получится облить себя спиртом, поджечь и в таком виде отыскать принцессу); эта мысль греет, или пиво греет, или какая вообще разница.
Белмонт с вежливым интересом разглядывает копоть и ковыряет ножом внутренность рукава:
— Я завещал тебе остатки поместья не для того, чтобы ты всё проебал через неделю. Какого хуя, Цепеш?Хочется верить, что даже у полукровок слух достаточно хороший, и второй раз щерить слова в пустоту не придётся.
